Надежда Толоконникова: Ярость - продуктивная эмоция

Перед зданием "Новой национальной галереи" в Берлине 4 июля 2024 года прошел перформанс феминистского коллектива Pussy Riot, названный "Rage". В интервью DW перед этой акцией основательница Pussy Riot Надежда Толоконникова рассказала о том, почему ее работа отсылает к оппозиционеру Алексею Навальному, боится ли Владимир Путин политического активизма и почему важно финансово поддерживать именно вооруженное сопротивление Украины.

DW: Rage переводится как ярость. О какой ярости идет речь?

Надежда Толоконикова: На самом деле для меня rage идет от слова "бесит", которое мы использовали с моим лучшим другом, еще когда были в России, по отношению к арестам, к несправедливости. Юлия Навальная хорошо об этом сказала: "Я хочу, чтобы вы чувствовали не только горе из-за того, что Навального убили, но и ярость". Она употребила именно это слово. Вообще, ярость - это очень продуктивная эмоция. Но, мне кажется, ее важно правильно потребить, если ты ее просто оставишь вариться в себе, то она може тебя съесть. А если ее выпустишь каким-то образом - пойдешь на митинг или сделаешь жест политического искусства - то может получиться здорово. 

- Ты в своем перформансе тоже отсылаешь к Алексею Навальному,  к его словам "Любовь сильнее страха". Почему отсылка именно к Навальному так важна для тебя?

- Меня очень расстроила его смерть. Это конец политической эпохи. Я думаю, что мы еще не осознали, насколько много мы потеряли. Потому что Навальный был не просто политик. Он был новатор, и мне кажется, перформанс-художник. Потому что всегда работал с контекстом, с изменением политического контекста в России. Он всегда применял новые методы. Если проследить за его динамикой развития, это был невероятно динамичный человек.

И Юлия Навальная в своей речи в Европарламенте тоже заявила: для того, чтобы эффективно противостоять Путину, нужно быть новаторами. Алексей был новатор, этому нужно поучиться. Навальный - ключевая фигура для меня и остается ключевой фигурой после его смерти.

- Ты делала перформанс здесь в Берлине через два дня после того, как мы узнали об убийстве Навального. Что это было для тебя?

- Я не хотела оставаться сама с собой наедине. Мне хотелось сделать какое-то высказывание. Я понимала, что ничего уже не исправить, но можно хотя бы собраться вместе, чтобы вместе пережить эту травму. Когда я не знаю, что делать, то делаю политическое искусство.

- Твои акции, которые происходят, к примеру, в Берлине, сделаны для местной аудитории или ты рассчитываешь, что их все-таки увидят в России и даже в Кремле?

- В Кремле некоторые видят. Например, "Пепел Путина" (перфоманс 2023 года, в ходе которого активистики из России Украины и Беларуси сожгли портерт Путина. - Ред.) точно увидели, потому что после этого меня обложили всевозможными уголовными делами и даже пытались удалить мой Instagram. А Instagram очень важен, потому что через VPN его все-таки до сих пор смотрят люди из России.

Я не рассматриваю зрителей с географической точки зрения. Я думаю скорее про какой-то тип людей, которым интересно мое искусство. Это люди, которые, в основном, выдавлены обществом в аутсайдеры. Это и феминистки, и те, кто выступают за права ЛГБТ в России. Мне очень важно поддержать таких же безумных, немножко странных, выделяющихся из общества людей, как и я. И показать, что вот мы есть, и никуда отсюда не уйдем. Мы - это часть общества, и вам нужно будет нас включить в него в какой-то момент. И бить нас, и сажать в тюрьму за то, что мы немного отличаемся от вас, не нужно.

- Ты уже сказала про акцию "Пепел Путина". Это было такое личное высказывание, оскорбление в адрес Путина. Не первое в твоей карьере. Как ты думаешь они имеют какой-то эффект?

- Путин же очень суеверный человек. Например, он очень сильно испугался этого якутского шамана, который шел на Москву. Ну, казалось бы, где Путин и где этот шаман? Это, конечно, достаточно смешно, потому что он защищен и армией, и ФСБ, и кого у него там только нет. Но Путин очень боится этих тонких материй. У него там какие-то колдуны свои и шаманы, которые работают на его стороне. Посмотрите, как он выбирал дату вторжения в Украину, на всю эту бесконечную нумерологию. Я хочу просто взаимодействовать с ним на его территории и теми же инструментами, которые он выбирает, воевать против него.

- Насколько, на твой взгляд, эффективно искусство как форма борьбы против диктатуры, против войны?

- Наверное, эффективно для кого-то количества людей. Конечно, войну и диктатуру искусство не остановит. Если ты воюешь против Путина с помощью автомата, то это гораздо более эффективно.

- Вот твой соратник и бывший муж Петр Верзилов сейчас так и делает в рядах ВСУ. Как ты к этому отнеслась?

- Потрясающе отнеслась. Это гораздо более эффективно. Но нам же нужно выбирать то, что подходит нашему психотипу. Потому что, если бы я оказалась на войне, то была бы скорее в тягость людям. Потому что я очень не координированный человек. Я бесконечно теряюсь, не могу найтись даже в собственном дворе. Но при этом у меня есть сильные стороны. Я умею собирать людей, делать, как мне, кажется неплохие акции.

- Ты умеешь и деньги собирать. Тебе удалось собрать несколько миллионов долларов на поддержку ВСУ. Ты планируешь еще какие-то такие акции?

-  Мы собрали семь миллионов, когда крипта была на пике. Сейчас такое уже не получится. Но я думаю, что очень важно финансово поддерживать именно вооруженное сопротивление Украины.  Для меня было бы лицемерным поддерживать только гуманитарные проекты. Потому что если им удастся защититься от военного вторжения, тогда и на гуманитарные нужды не нужно будет уже собирать и на медицинские нужды тоже. Потому что путинских войск в Украине больше не будет.

-  Кто сейчас интересуется вообще протестным российским искусством? Оно вообще как-то продается на рынке?

- Я не сказала бы, что расходится как горячие пирожки. Мы говорили об этом недавно с американской политической художницей Дженни Хольцер. По ее словам, политическое искусство - это, наверное, самый плохой бизнес-проект в истории. Потому что это очень поляризующая вещь. Тем более радикальное политическое искусство.

Но есть институции, которые хотят это выставлять, это уже здорово. Есть, к примеру, Клаус Бизенбах (Klaus Biesenbach) директор берлинского музея "Новая национальная галерея", который дал мне карт-бланш на любой перформенс, любую тему, которую мне хочется. Это невероятно. Это большое доверие, учитывая то, что все-таки до сих пор есть напряженность по отношению к художникам из России. По понятным причинам.